номер 1 (страница 143) гдз по всеобщей истории 8 класс учебник Юдовская, Баранов, Ванюшкина

Все же, как правило, создание Национального собрания уже входит в число событий именно революции, как правило ее начинают, все же, раньше штурма Бастилии.

Но эту логику тоже можно понять. Такой штурм был первым успешным применением силы со стороны народа в таких масштабах. Поэтому, если рассматривать революции, прежде всего, как носильственную смену власти, если считать пролетые тогда потоки кровью не жутким побочным эффектом, а самой сутью происходивших событий, то начинать их со штурма Бастилии вполне логично.

Рассказ участника

Мы несколько дней показывали на улицах, насколько возмущены поведением короля. Отлично помню, как мы выстилали себе все кокарды из зелёных листьев, главное, чтобы залепить белые кокарды короля. Потом из ратуши крикнули, что зелёный - этот цвет одного из принцев, что нас тоже не устраивало, поэтому лучше подойдёт цвета Парижа, то есть синий и красный. Мы действительно все парижане и гордимся своим городом, но именно городом, а не городскими властями.

14 июля был особо вдохновляющий день. Мы были едины, как никогда. И теперь на улицах не было солдат, как предыдущие несколько дней. Видимо, переход гвардейцев на нашу сторону, кого-то чему-то научил. Мы окружили ратушу и требовали перемен там. А потом кто-то вспомнил про Бастилию, и этот крик, как лесной пожар, распространился по толпе.

Бастилия - это страшный символ тирании. Заключали туда людей по одному лишь приказу короля и могли держать там бесконечно долго. Как потом выяснилось, в этот день там политических преступников не было. Но это неважно. Они появились бы позже, если бы мы тогда не взяли и затем не разрушили это страшное место.

Как я сказал, крик разнёсся по толпе, и мы все устремились к Бастилии. Вокруг стоит одно из предместий, где живут решительные ребята. Они пополнили нашу толпу. Откуда-то появились лидеры, причём уже сразу с авторитетом, их слушались. Скорее всего, они и раньше боролись с тиранией и другие люди из толпы это знали, потому их и слушались, я же просто делал, как все.

Бастилия была настоящей крепостью, хоть и использовалась как тюрьма. Она стояла в городе, вернее, в предместье, но была окружена стенами, которые поднимались гораздо выше окрестных домов, и рвом.

Толпа подошла к этому рву и громко потребовала освободить узников. Из крепости ответили отказом и открыли по нам огонь, причём даже из пушек. Многие наши были убиты этим первым залпом, на мостовой стонали раненые. Мы разбежались по окрестным улочкам. Возможно, увидев решимость гарнизона, мы бы и разошлись, так как поняли, насколько решительно был настроен гарнизон. Но убитые и стонавшие раненые на мостовой, не оставляли нам такой возможности. Из-за них мы не могли сделать вид, что пришли просто спросить. Наверное, и никакого штурма бы не было, если бы не первые наши убитые и раненые. Но неправомерное насилие порождает новое насилие гораздо более мощное.

В окрестных улицах мы собирались группами и совещались, что делать. Например, некоторые предлагали взять пожарные брандспойты и из них загасить фитили на пушках, промочить их совсем, чтобы из пушек ещё долго нельзя было стрелять. Но более опытные пожарные сказали, что на такую высоту струя брандспойта не добьёт. Она накачивается ручным насосом, а силы человека не безграничны.

В итоге, мы просто пошли на приступ по старинке: толпа ринулась вперёд, уже не обращая внимания на потери от картечи. Мы чем попало закидали рвы и полезли на стены. Из задних рядов мне было плохо видно, чем именно закидали рвы, а потом не было времени смотреть. Но мы поднялись на стены и сбросили оттуда солдат.

Однако, это было только внешнее кольцо стен, между ним и стеной внутренней по-прежнему было пространство, которое насквозь простреливалось, и глубокий ров перед внутренней стеной. Мы остановились, чтобы перевести дух, и во время этого отдыха решимость стала уменьшаться, это прямо чувствовалось. Я стал призывать всех окружающих не останавливаться на достигнутом. Призывали к этому и многие другие, особенно те, кто до сих пор оказывались оттеснены в последние ряды и только сейчас прорвались к внешней стене.

Но решил дело другой случай. Мы перехватили гонца в Бастилию даже не от короля, а из ратуши, где наш парижской городской голова изображал себя изо всех сил нашим другом. Изображал он друга на словах. А в записке к коменданту Бастилии писал, что морочит голову толпе цветными лентами и прочей дребеденью. Записка заканчивалась предложением коменданту держаться, так как скоро, наверняка, подойдут королевские войска. Не знаю даже, что сработало больше: угроза новых подкреплений для Бастилии или обида на то, что градоначальник оказывается по собственному своему мнению морочил нам голову. Уже в этот день голову этого градоначальника мы увидели, надетой на пику. Тогда это было ещё в диковинку, потом к таким экстравагантным знамёнам привыкли.

Внутреннее кольцо стен тоже было взято в едином порыве. Началось избиение гарнизона. За солдатами буквально охотились, чтобы ни один не ушёл от ответа. Особенно легко было искать швейцарских наёмников в их яркой форме. Французские инвалиды, то есть солдаты, ранее получившие увечья и теперь переведённые на якобы более лёгкую работу, в своей невзрачной форме меньше бросались в глаза, ведь никто не предполагал, что они будут выступать на парадах. Но я находил и инвалидов, не давая им уйти от ответа. К штурму внутренней линии стен я тоже не успел. Всё произошло так внезапно, что я непонятным образом снова оказался в последних рядах, но зато в этом финальном справедливом акте возмездия, наконец, принял самое деятельное участие.

Штурм Бастилии стал настоящим символом стремления народа к свободе. Очень быстро мы стали это показывать ещё нагляднее: многие хлебные откупщики были растерзаны на улицах, как до этого гарнизон Бастилии. Революция покатилась вперёд, её было не остановить. Наступало наше время.